Изабелла Баварская - Страница 17

На всем облике этого кроткого, непорочного существа, столь же прекрасном и грациозном, лежала на сей раз печать глубочайшей грусти.

— Что с вами? — обратилась к ней герцогиня, испуганная бледностью молодой девушки. — Чем обязана я счастью вас видеть?

— Вы были слишком добры ко мне, — отвечала Одетта, — и я не хотела, чтобы монастырские стены разлучили меня с миром, прежде чем я прощусь с вами.

— Как, бедное дитя?! — воскликнула герцогиня с нежностью. — Неужто вы идете в монахини?

— Еще нет, сударыня. Отец взял с меня слово, пока он жив, не принимать обета. Но я так плакала на его груди, так его молила, что он разрешил мне поселиться при монастыре Святой Троицы, где настоятельницей моя тетка. И вот я уезжаю…

Герцогиня взяла ее за руку.

— А ведь это не все, что вы хотели мне поведать, не правда ли? — сказала она, видя в глазах девушки выражение глубокой печали и страха.

— Еще я хотела поговорить с вами о…

— О ком?

— Да о ком же мне с вами говорить, как не о нем? За кого, скажите, тревожиться, как не за него?

— Чего же вы боитесь?

— Вы мне простите, герцогиня, что я говорю с вами о герцоге Туренском… Однако же, если какая-нибудь опасность…

— Опасность?.. — перебила ее Валентина. — Что вы хотите сказать?.. Не мучьте меня!

— Сегодня герцог участвует в поединке…

— Ну и что же?..

— Вчера приходили к моему отцу, — а ведь вы знаете, мой отец известен тем, что держит лучших лошадей, каких только можно найти во всем Париже, — так вот, вчера пришли к нему люди и попросили показать самую сильную и выносливую боевую лошадь, которую он может продать. Отец спросил, не для завтрашнего ли поединка она нужна, и эти люди ответили, что да, мол, для завтрашнего, что один иностранный рыцарь желает в нем участвовать. «Стало быть, состязание будет настоящим?» — спросил отец. «Разумеется, — ответили они, смеясь, — и жестоким». Затрепетав от страха при этих словах, я пошла за ними, спустилась по лестнице. Они выбрали в конюшне самую сильную лошадь, примерили ей боевой наголовник… Вы понимаете, сударыня?.. — продолжала Одетта, рыдая. — Предупредите, ради бога, герцога, скажите, что против него что-то замышляют, ему грозит опасность… Пусть защищается изо всех сил, со всею ловкостью… — Она упала на колени. — Пусть защищается ради вас, ведь вы так прекрасны и так его любите! О, скажите ему об этом так же, как я вам говорю, скажите на коленях, молитвенно скрестив руки, как я бы сама ему сказала, будь я на вашем месте!..

— Спасибо, дитя мое, спасибо…

— Вы предупредите его оруженосцев, ведь правда же? Пусть выберут ему самое надежное оружие. Когда он ездил за вами в Милан, он, должно быть, привез себе оттуда? Там, говорят, делают оружие самое лучшее на свете. Пусть проверит, чтобы как следует прикрепили шлем… Потом, если вы заметите… впрочем, это невозможно, потому что герцог Туренский — самый красивый, самый отважный и самый искусный рыцарь во всем королевстве… Ах, что же я говорю?.. Да-да, если вы заметите, что его покидают силы, ибо противник может пуститься и на коварство, попросите короля, ведь он непременно будет присутствовать, попросите его прекратить поединок. Он имеет на это право, я спрашивала у отца… Достаточно арбитрам бросить между сражающимися жезл, и бой должен кончиться. Скажите же ему, чтобы остановил это злосчастное сражение, никто другой этого сделать не может… А я в это время…

Одетта умолкла.

— Что вы будете делать? — уже хладнокровнее спросила герцогиня.

— Я запрусь в монастырской церкви. Теперь, когда моя жизнь принадлежит одному богу, я должна молиться за всех, и прежде всего за моего государя, его братьев и сыновей. Я буду истово за него молиться. Буду просить бога, чтобы он взял мою жизнь, к чему мне она?.. Взял ее взамен его жизни. И бог услышит меня. Быть может, он сжалится надо мною… И вы тоже молитесь. Ваш голос господь, безусловно, услышит скорее, чем мой. Потому что вы — герцогиня, а я всего лишь бедная девушка. Прощайте же, сударыня, прощайте…

С этими словами Одетта встала, последний раз поцеловала руку герцогини и бросилась прочь из комнаты.

Герцогиня Туренская тотчас кинулась на половину своего супруга, но уже более часа он находился у себя в шатре, куда направился для того, чтобы приготовить лучшие доспехи.

В это самое время герцогине доложили о том, что королева ждет ее и желает вместе с нею ехать на поле св. Екатерины.

Поединок был назначен на том же месте, что и накануне, только внутри ограды под королевским балконом был раскинут шатер герцога Туренского, над которым развевался штандарт с гербом. Шатер сообщался с бревенчатым помещением для оруженосцев и лошадей. Всего лошадей было четыре: три предназначались для мирного поединка, четвертая — для военного. На левой стороне шатра висел боевой щит герцога без герба; в качестве эмблемы на нем была изображена суковатая дубинка с надписью: «Бросаю вызов». С правой стороны шатра находился щит мира с изображением в его середине герба королей Франции — трех золотых лилий на лазурном поле. Напротив, в самом конце ристалища, виднелись ворота с башенками по бокам, служившие для въезда рыцарей.

Как только король с королевой, придворные дамы и кавалеры заняли свои места, выехал герольд в сопровождении двух трубачей и огласил уведомление о вызове, с которым мы уже познакомили читателя. При этом арбитры поединка добавили одно условие, касающееся способа ведения боя: любой рыцарь или оруженосец, который коснется щита мира, имел право лишь на две схватки, а тот, кто коснется боевого щита, по обычаю мог выбрать себе оружие.