Изабелла Баварская - Страница 62

Но, как мы уже говорили, никакая опасность никому не грозила. Правда, лицо всадника, о котором мы ведем речь, было мрачно, однако причиной тому был не внезапный страх, а сосредоточенность на какой-то мысли; да и тень от забрала, лежавшая на черных глазах, придавала им еще более жесткое выражение. Всего лица, опаленного войнами, нельзя было разглядеть, были видны только очень характерный орлиный нос и шрам через всю щеку, — от широкой черной брови до густой седоватой бороды; ясно было, что под железной броней живет такая же закаленная и несгибаемая душа.

Если читателю недостаточно того портрета, который мы только что набросали, чтобы узнать Бернара VII — графа Арманьякского, Руержского и Фезанзакского, коннетабля королевства Франции, главного управителя города Парижа и всех замков королевства, — пусть он переведет свой взгляд на следовавшую за ним небольшую группу: он сможет различить там оруженосца в зеленом жакете с белым крестом, несущего щит хозяина; посреди щита изображены четыре арманьякских льва под графской короной, — это должно окончательно рассеять его сомнения, если только он хоть чуть-чуть владеет геральдической наукой, — впрочем, в ту эпоху ею владели все, а сейчас она почти забыта.

Всадники ехали молча от самых ворот Бастилии, и когда они достигли того места, где дорога разветвлялась — одна уходила к монастырю Сент-Антуан, а другая упиралась в Круа-Фобен, — мул короля, предоставленный, как мы уже говорили, своему собственному разумению, вдруг остановился. Он привык сворачивать то к Венсену, куда сейчас как раз и направлялся король, то к монастырю Сент-Антуан, куда его величество часто ездил молиться, и теперь мул стоял в ожидании распоряжений, но король был так углублен в себя, что не мог догадаться о сомнениях животного; он сидел неподвижно, а мул не трогался с места, и хоть бы какая черточка изменилась в короле, вернее всего, он даже не заметил, что мул от движения перешел к неподвижности. Граф Бернар окликнул короля, надеясь вывести его из задумчивости, но — тщетно. Тогда граф подстегнул лошадь: он рассчитывал, что мул двинется за ним, но тот поднял голову, поглядел вслед удалявшейся лошади, тряхнул бубенчиками, висевшими у него на шее, и остался стоять, как стоял. Граф Бернар, снедаемый нетерпением, спрыгнул с лошади, бросил поводья на руки своему оруженосцу и приблизился к королю; уважение к королевской власти было тогда столь велико, что граф осмелился, несмотря на свою знатность, лишь спешившись, взять мула безумного Карла под уздцы, чтобы стронуть его с места. Но его намерения не увенчались успехом: едва лишь Карл завидел, что кто-то коснулся его мула, он испустил душераздирающий крик и стал лихорадочно ощупывать то место на седле, где должны были висеть шпага и кинжал, — не найдя их, он принялся звать на помощь; его голос был хриплый и от страха прерывался.

— На помощь! — кричал он. — На помощь, брат д’Орлеан… На помощь, это призрак!

— Ваше величество король, — сказал Бернар д’Арманьяк так мягко, как только позволял его грубый голос, — да соблаговолит господь бог и святой Яков вернуть жизнь вашему брату. Не для того, чтобы прийти вам на помощь, — я ведь не призрак и вам не грозит никакая беда, — а чтобы помочь нам своей доброй шпагой и добрыми своими советами победить англичан и бургундцев.

— Брат мой, брат мой, — повторял король, и хотя его блуждающий взгляд и встрепанные волосы говорили, что нервы у него еще не совсем успокоились, в голосе уже не слышалось такой тревоги, — мой брат Людовик!

— Разве вы не помните, ваше величество, что скоро уже десять лет, как умер ваш возлюбленный брат, убитый подлым образом на улице Барбетт, и что содеял это герцог Жан Бургундский, который в эту самую минуту движется навстречу королю, чтобы сразиться с ним; а я ваш преданный защитник, что я и намерен доказать в свое время и в надлежащем месте с помощью святого Бернара и моей шпаги.

Король медленно перевел взгляд на Бернара, казалось, из всего, что говорил граф, он понял только одну вещь, и спросил с некоторой тревогой в голосе:

— Так вы говорите, кузен, что англичане высадились во Франции? — С этими словами он тронул своего мула, подтолкнув его к дороге на Венсен.

— Да, государь, — подтвердил Бернар, вскочив на лошадь, и занял свое место подле короля.

— А где именно?

— В Туке, в Нормандии. Я хочу добавить, что герцог Бургундский овладел Аббевилем, Амьеном, Мондидье и Бовэ.

Король вздохнул.

— Я так несчастен, кузен, — сказал он, сжимая руками голову.

Бернар помолчал, надеясь, что к королю вернется способность рассуждать, и тогда он, Бернар, сможет продолжить разговор, столь важный для спасения монаршей власти.

— Да, так несчастен! — повторил спустя некоторое время король, и руки его бессильно повисли вдоль тела, а голова упала на грудь. — А что, кузен, собираетесь вы предпринять, чтобы отогнать врагов? Я говорю «вы»… ведь я… я слишком слаб и не смогу вам помочь.

— Государь, я уже принял меры, и вы их одобрили; дофин Карл был назначен вами верховным правителем королевства.

— Да, да… Но, как я вам уже говорил, дорогой кузен, он очень молод: ему едва минуло пятнадцать лет. Почему вы не предложили мне назначить на эту должность его старшего брата Жана?

Коннетабль с удивлением взглянул на короля; из его широкой груди вырвался вздох, он печально покачал головой.

Король повторил вопрос.

— Государь, — проговорил наконец граф, — какие же невыносимые муки должен испытывать человек, если они заглушили в нем даже память об умершем сыне?